Комедия о трагедии. В Петербурге сыграли спектакль — номинант на «Золотую маску» — «Костика» Дмитрия Крымова

Не называя имени Чехова, московский Театр имени Пушкина сочинил свою «Чайку» — с живой собакой, песнями и персонами шоу-бизнеса, выполняющими «госзаказ». Спектакль не игрался несколько месяцев в Москве, пока его режиссёр руководит лабораторией за границей, и сейчас звучит ещё драматичнее, чем на премьере год назад.

Петербургским зрителям повезло. Фестиваль «Золотая маска в Петербурге» привёз один из главных номинантов на национальную театральную премию этого года — спектакль Московского театра имени А. С. Пушкина «Костик».

Костик — персонаж чеховской «Чайки». Автор спектакля, режиссер Дмитрий Крымов, на первый взгляд, поменял, перемешал, переписал, перевернул всё в пьесе, превратил «серьёзное» действие в фарс. Но чем более нелепы персонажи, тем более жалкими и болезненными выглядят их попытки выглядеть успешными.

К «деятелям искусства», рутинёрам конца XIX века, Чехов относился вполне саркастично — и к тому, как играет самовлюблённая премьерша Аркадина (по словам Треплева, в «жалких бездарных пьесах»), и к тому, что пишет популярный Тригорин, сам понимающий, что это не более чем «мило, талантливо» и в истории литературы он пустое место…

В спектакле эти фигуры перенесены в шоу-бизнес нашего времени: немолодая певица заезженных хитов и рифмоплёт-сочинитель убогих текстов этих самых коммерческих опусов. Они самовыражаются нелепо, безвкусно, пошло, агрессивно. Как будто боятся остановиться и показать, что сами понимают, и все вокруг поймут, как бездарно они живут.

Аркадина поёт, и играющая эту роль актриса Виктория Исакова стилизует манеру пения под попсу вполне профессиональную, но, мягко выражаясь, «невзыскательного» вкуса. Возможно, она и не хотела бы, но ей приходится грубо проталкиваться в жизни к какой-то «стабильности», с сыном у неё, как мы поймём, большие проблемы.

Тригорин (Александр Матросов) самоуверенно рисуется перед Ниной, ходит развязно «петухом», позирует, читает свои дикие вирши. Не даёт покоя Треплеву и Шамраев (Борис Дьяченко), пытается прорабатывать его где-то вычитанными идиотскими, занудными, мракобесными разглагольствованиями об идеологической роли самобытной отечественной культуры (этот текст в спектакле документальный, взят из печати).

Шамраевские внушения (через каждые несколько фраз он произносит поучительно: «Слушай, Костик!») выглядят дико, потому что никакой культуры, хоть традиционно-ценной, хоть аморально-западной, этот тупой районный демагог в тренировочных штанах и бесформенном пиджаке в глаза не видел, а всё-таки ему надо категорично поруководить молодым поколением. Кстати, все персонажи в дачной компании Аркадиной одеты крикливо, безвкусно, узнаваемо для соответствующей современной среды.

Сцена за сценой идут уморительно и в то же время безысходно мрачно. Жизнь вокруг Костика не имеет ни смысла, ни перспективы. Именно тот невыносимый своей бесконечностью трагизм пустоты и обыденности, который составляет существо драматизма пьес Чехова. Обманчиво простой, внешне шутовской спектакль раскрывает отчаяние жалких людей, из последних сил убеждающих себя в жизненном успехе и встраивающихся в пошлятину общих нравов. Суетой прикрывается тотальная бесчувственность.

Крымов решает образ Нины Заречной с эксцентричностью и трагизмом. Вначале она молоденькая девица, совсем глупая, по-своему непосредственная, бойкая, ослеплённая блеском звёзд эстрадной богемы. Пьесу Треплева она пробалтывает с полным непониманием того, что в ней написано (а канонический монолог Мировой души в этом спектакле конкретизирован: Костик дописал фрагмент в духе документального театра, с речью в суде несправедливо обвиненного правозащитника).

То, в каком виде Нина появляется в конце, ещё хуже. Она достигла своей артистической цели («я актриса!») и выступает в вагонах электричек с увеселительными номерами самого низкого пошиба, уже ничего не стесняясь, хотя бы и переодеваясь перед пассажирами и вульгарно заигрывая с ними. Мы смотрим эти номера со смехом и с чувством неловкости. Актриса Мария Смольникова играет Нину резко и смело, соглашаясь с горьким и мизантропическим прочтением чеховского текста. Много лет назад замечательный режиссёр Анатолий Эфрос, отец Дмитрия Крымова, в своей радикальной постановке «Чайки» 1966 года тоже показал деградацию Нины, предавшей талантливого, всеми отвергнутого Треплева.

В этом спектакле Костик в исполнении артиста Александра Дмитриева — очень непростой, неравнодушный, нервный человек, такой, какими бывают сейчас социальные активисты. Он изначально одинок, не понят, почти без надежд на будущее. К тому же он здесь инвалид, без рук. Физическая проблема и иносказательно, и вполне конкретно усиливает его беспомощность в жизни. На него не хватает внимания даже у матери, которая в какой-то момент должна развлекать своими песнями Тригорина и гостей и не обращает внимания на то, как Костик не может подняться и лежит уткнувшись лицом в лужу.

Только собака всегда рядом с Костиком, и в момент его ссоры с Аркадиной пёс подбегает, лижет, лижет, лижет ему лицо, а потом садится рядом, спиной к залу и не отходит от страдающего человека. Это пронзительно, это невероятно, как живой ньюфаундленд по кличке Атрей стал артистом в чеховском спектакле, постоянно участвующим в действии, внимательно выполняющим все мизансцены.

Вообще больше, чем разговорами или бытовыми действиями, спектакль наполнен театральными трюками, игрой с предметами, музыкой. Смыслы создаются помимо слов. Вот, например, Аркадина и Костик грубо обругали друг друга, она озабочена тем, на какие деньги заказать ему протезы, в это время Тригорин соблазняет Нину французской песней о любви, вот такая паутина драматических линий. Чучела чайки в спектакле нет, но есть живая рыба, которую Тригорин ловит руками в пруду с настоящей водой, и рыба бьётся о пол сцены, покрытый осенними листьями. А в конце Нина уедет от Костика вместо вагона третьего класса верхом на огромном игрушечном волке: забавно и печально.

Режиссёр вместе со своей ученицей художницей Валентиной Останькович сочинили спектакль действенный, визуальный, предметный. На своём ярко-театральном языке они создали комедию о трагедии. Это очень по-чеховски, хотя на афише имя классика даже не упоминается.

Николай Песочинский, специально для «Фонтанки.ру»