«Я реально думал развернуться и пойти домой»: экс-журналист «Ведомостей» Даниил Большаков об эмиграции в Армению

В конце мая «Лениздат.Ру» начал цикл материалов о журналистах, которые решили уехать из страны после 24 февраля. В прошлый раз мы рассказывали о том, как петербургский журналист Иван Штейнерт перебрался в Грузию.

Сегодня мы публикуем интервью с бывшим сотрудником газеты «Ведомости» Даниила Большакова. В марте 2022 года он бежал в Армению, в Ереван. Даниилу 22 года. И он мечтает стать военным корреспондентом.

— Почему ты решил переехать в Армению?

— Я сотрудничал с изданиями, которые не были иноагентами, не отстаивали заданную политическую повестку. Последний раз я работал в «Ведомостях» где, к сожалению, с каждым годом репутация падала. Конечно, это деловое экономическое издание, в основном – не про политику. До этого я был в «Фонтанке» – она тоже ни в какие реестры не занесена. Сильных угроз в мой адрес не поступало.

Просто 24 февраля я проснулся с мыслью, что я не верю в этот кошмар, что всё это вообще произошло. Все последующие новости и прогнозы не предвещали ничего хорошего. Я подумал, что для моего жизненного комфорта, для потенциальной безопасности моих близких, которых я по возможности буду перетаскивать, для того, чтобы не остаться за железным занавесом, чтобы не попасть в Советский Союз 2.0, нужно что-то делать. И я выбрал для себя эмиграцию.

Важным моментом было и то, что мне 22 года. Я не студент, у меня нет никаких прикрытий от призыва. В прошлые годы мне приходила повестка, на которую я, называя себя настоящим патриотом, не откликался, хотя не был против идти в армию. Тогда ещё... Позже по месту моей регистрации начали приходить документы о том, что меня ищет прокуратура. Я не очень в это верю, потому что меня спокойно пропустили на границе. Обсуждая это со своими коллегами, учителями и родственниками (матушка, естественно, из-за этого сильно переживала), я понимал, что мне потенциально опасно находиться в России после 1 апреля – после начала призыва.

Я вообще не могу позволить себе поднять автомат на представителя братского народа. Мой дед – украинец из Запорожья. Мои родственники по дедовской линии – беженцы, сейчас находятся в Германии. Воевать против кого угодно, кто на нас не нападает, я не могу.

— Ты думал о переезде в другую страну до 24 февраля?

— Да, я думал об эмиграции. В детстве я бывал в европейских странах — например, в Германии с родителями. По фотографиям, по рассказам бабушки, которая три года жила в Германии, я представлял, что уровень жизни на «загнивающем Западе» намного выше, чем у нас. Я думал, что до 25 лет мне стоит уехать на учёбу в Финляндию. Скорее всего, я бы уехал, потому что жизнь там мне ближе, чем в России. Я не делал активных действий в эту сторону, но после начала «спецоперации» резко начал.

— Так это все-таки был гражданский протест или ты бы уехал в любом случае?

— Не знаю. Гражданский протест и то, что ты покидаешь страну, не согласившись с политикой государства, – разные вещи. Может быть, своим отъездом ты и показываешь несогласие, но не сказать, что это такой громкий протест. Я однажды выходил на митинг не как журналист, голосовал против поправок в Конституцию — это активные формы гражданского протеста.

Если ты уезжаешь из страны, ты скорее показываешь, что ты не согласен.

— Как ты уезжал из страны?

— Это был кошмар. Я придерживаюсь либеральных взглядов, поэтому был не согласен с политикой нашего государства задолго до 24 февраля. Но когда я понял, что покупаю билет в другую страну и, возможно, никогда больше не увижу родного Петербурга, в котором родился и вырос, меня пробило до слёз. Настолько это было болезненно. Я подумал, что очень люблю Родину и что я всё-таки патриот в правильном понимании этого слова, а не в том, которое преподносит наша пропаганда.

1 марта я купил билет на «Аэрофлот», но рейс отменили. Мне пришлось взять ещё один билет. Пошла информация о том, что второй рейс тоже отменили – меня просто затрясло, это был нервный шок. Мне казалось, это всё – на этом моя песенка спета. Но в итоге мне удалось уехать.

Я готовился к полноценному переезду, складывал вещи с мыслью, что не вернусь. Брал самое необходимое. Я собирался у своей бабушки. Она не поддерживает мою позицию. Один раз я даже услышал от неё, что я фашист и предатель. Это было очень больно, но в то же время позабавило: как действует пропаганда, что даже к самым близким начинают относится с нелюбовью просто потому, что у них другое мнение.

Когда я прошёл таможню, чтобы полететь в Ереван, мне чуть ли плохо не стало. Может быть, я увижу своих близких, но вероятность этого резко сокращается. Так много вещей связано у меня с Россией, и я чувствовал, что обрываю эти связи, хотя так не хочу этого делать. Я реально думал развернуться и пойти домой.

— С какими трудностями ты столкнулся при переезде, кроме покупки билета?

— Дело в том, что на меня зарегистрировали машину. У меня были судебные долги по неоплаченным штрафам. Я опасался, что это станет причиной не пропустить меня за границу. В срочном порядке пришлось закрывать эти долги.

Плюс я боялся, что меня не пропустят таможенники как призывника, чего тоже не случилось.

Сложно было вывести деньги. Биржа была закрыта, хотя у меня было довольно много вложенных в акции денег. В другую страну нужно ехать с валютой, а курс рубля был ужасный. Мне надо было закупиться долларами, как-то их обналичить.

Но мне повезло. В Ереване был мой хороший знакомый, который смог меня принять. У меня не было особых проблем, потому что я был не один. Армянский народ – очень дружелюбный и тёплый, он поддерживает россиян. Хотя поначалу, когда ко мне приходили армяне и предлагали свою помощь, мне постоянно казалось, что меня разводят: втюхивают что-то втридорога и прочее.

— Что ты почувствовал, когда приземлился в Ереване?

— Первое, что я ощутил, – чувство безопасности. При этом в России на меня никогда не заводили уголовных дел, меня никогда не задерживала полиция. Я открыто высказывал свою позицию, но, видимо, центр «Э» меня как-то обошел. Была пара людей, которая писала мне гадости. Я подписывал документ о том, что я против «спецоперации» как журналист «Ведомостей». После этого список подписавших начал распространяться в так называемых «патриотических» пабликах, нас начали называть «трусами и подлецами». Меня это больше позабавило, чем напугало.

Через неделю в Ереване я уже вполне уверенно гулял. Но не как дома. Я не могу это место называть домом. Всё-таки я в чужой стране, я здесь гость. Но как только я почувствовал себя в безопасности, я понял, что близкие мне люди в России – не в безопасности.

— Ты ушёл из «Ведомостей»?

— Да, ушёл. Я хотел уйти ещё в прошлом году, после дела Ивана Сафронова (прим. Иван Сафронов — бывший специальный корреспондент  «Коммерсанта» и «Ведомостей», специализировался на военных темах. Сейчас Сафронова судят по делу о госизмене, журналист находится в СИЗО с июля 2020 года. Сам Иван вину не признаёт и утверждает, что он не раскрывал какие-либо секретные сведения, а занимался своей работой).  Для меня как для человека, который хотел и хочет стать военным корреспондентом, его судьба очень важна. Когда я увидел, что «Ведомости» начинают «сливать» своего бывшего сотрудника, мне всё меньше и меньше хотелось работать в этой газете. Хотя, когда я пришёл туда, я вообще не мог поверить, что 21-летнего пацана взяли в одно из ведущих изданий России. Пока я работал в «Ведомостях», меня никто не заставлял писать прогосударственные материалы. Внутри газеты не было цензуры, большинство сотрудников придерживались либеральных взглядов.

После 24 февраля начались проблемы: совершались DDoS-атаки, хотя взлома не было. Сайт постоянно падал. Начались и экономические проблемы: задержки зарплаты на месяц и тому подобное.

Мне в это время хотелось чаще освещать протестные акции, и – спасибо Ирине Яровиковой (прим. главный редактор  «Ведомостей» в Санкт-Петербурге)  – у меня была такая возможность. Я написал несколько материалов о митингах, но всё же решил, что нужно уезжать. Ирина сказала, да и я сам понимал, что не смогу работать онлайн: мне нужно присутствовать на мероприятиях. То есть я должен был уволиться. И я с этим согласился.

Ребята тоже начали потихоньку увольняться: кроме меня, ушли ещё двое. Я настолько резко уехал, что даже не успел с редакцией толком попрощаться...

— Редактор, я так понимаю, спокойно отнеслась с этому?

— Она отнеслась к отъезду с пониманием. На планёрках я говорил о том, что думаю об отъезде, объяснял свою позицию. Поначалу немножко отговаривали, типа «да ладно, мы-то прорвемся». Но потом и их позиция изменилась.

— В Армении ты встречал российских журналистов, которые также уехали после начала  «спецоперации»?

— Я пересекался пару раз с журналистами из Петербурга, но полноценно контакты ни с кем не налаживал. Какого-то отдельного журналистского сообщества, состоящеего из ребят, которые приехали сюда со всей России, я не видел. Хотя вполне возможно, что оно здесь есть. Русских здесь стало значительно больше, но каждый таксист спрашивает: «Не айтишник ли ты?» К русским журналистам появляются дополнительные вопросы: «Какой позиции ты придерживаешься? Где работал?»

Армяне, с которыми я общался, поддерживают Владимира Путина. При этом к Маргарите Симонян и RT относятся крайне негативно. Это меня удивило.

— На новом месте ты собираешься найти работу? Может быть в армянских русскоязычных или российских медиа?

— С Россией я бы не очень хотел себя связывать. Я сейчас нахожусь в поиске работы. Вообще с работой в Армении плохо, я до сих пор ничего не нашёл. Через некоторое время планирую уехать в Грузию, потом в Европу.

Мне хотелось бы начать работать как фотокорреспондент, а не как пишущий журналист, на какое-то зарубежное издание.

— Ты обращал внимание на программы по релокации, которые предлагают разные фонды и организации?

— Я подал пару заявлений на поддержку для журналистов. Я не очень верю, что хоть что-то там получу. Мне кажется, что помогать русским журналистам — далеко не первостепенная задача у людей сейчас. Например, украинские журналисты оказались в более плачевном положении, чем мы.

Мне нужна пока помощь в поиске работы, которая не будет нарушать мои принципы – чтобы совесть позволила работать.

— Ты всё ещё мечтаешь быть военным корреспондентом или военным фотографом?

— С точки зрения моей мечты, как бы это цинично не звучало, настали самые лучшие времена. Есть огромное поле для работы. Но пока вряд ли я как гражданин Российской Федерации, да ещё и без загранпаспорта, смогу поехать на территорию Украины и освещать события изнутри. Мне бы очень хотелось оказаться корреспондентом какого-нибудь уважаемого иностранного издания на территории боевых действий, воплотить наконец-то свою мечту и понять, стоило оно того или нет.

С другой стороны, здесь в Армении, в Карабахе, к сожалению, тоже не очень спокойная обстановка. У меня есть некоторая подготовка – я прошёл курсы «Красного Креста». Надеюсь, это немного упростит воплощение мечты.

Беседовала Татьяна Логунова