Единственное моё оружие - это молитвы. Беседа с композитором Алексеем Рыбниковым

— Вчера мы увидели удивительное произведение  —  «Литургию оглашенных». К  какой категории  его уместнее отнести? Это  фильм или заснятый  на  пленку спектакль?

— Мы сняли именно художественно-игровой фильм. Спектакль ставится совершенно по  другим законам, и  смотреть спектакли в  зафиксированном видеоварианте невозможно и  не  нужно. Нам пришлось многое открыть в  области нового киноязыка  для этого фильма. И  методы съемки были новаторскими, не  такими,  как обычно принято. Вместе с  оператором Александром Мартыновым, вместе с  художниками, вместе с  актерами мы, снимая фильм, искали что-то свое.

— Как вы себя ощутили в  новой профессии  кинорежиссера?

— Открыл  в  себе что-то новое… Хотя свой театр я  сделал своими  руками от  первого гвоздика до  последнего винтика. И  ставил «Литургию  оглашенных» в  театре сам. Но  кино  — это совсем другая  вещь. Там нельзя, как в  театре, — отрепетировали, а  потом  взяли и  в  следующий раз что-то поменяли.  Как снял в  этот день, так и  останется в  кадре, других вариантов не  будет. Всё снять, уложиться в  нужное время, в  средства  —  практически нерешаемая задача для новичка. Тем не  менее, за  30  съемочных дней мы всё сняли.

— Как вы подбирали оператора,  художников?

— Бюджет фильма был настолько скромным, что я  мог себе  позволить только начинающих специалистов. Оператор замечательный, но  это был его  второй фильм. До  этого он снимал рекламу. И  художники первый  раз работали в  кино. Как только я  начинал подбираться к  опытным операторам, так «полбюджета фильма, и  я  вам сниму всё,  что хотите». Но  в  этом был азарт. Мы все были  начинающими, и  нашей задачей стало победить мир. Мы работали с  энтузиазмом, это очень важно. Самое страшное  — это когда все  уже опытные, привычные, профессиональные, всем немного скучно, и  вот так,  знаете, «в  рабочем режиме» что-то такое снимают… А  здесь мы  в  первый раз для себя открыли большое кино. Это было  очень захватывающе.

— И я  могу вас поздравить, потому что  с  точки зрения визуальной режиссуры фильм снят очень убедительно. Изобразить  духовный мир, его светлую часть так деликатно  — очень сложно…

— Мне дороги ваши слова: если вы признали, что это  убедительно, значит, мне удалось сделать почти невозможное. Я  к  этому  подходил очень долго, искал нужный изобразительный и  музыкальный язык. Вот,  например, недавно я  закончил запись произведения, которое называется «Тишайшие молитвы».  Оно длится около  45 минут, и  там нет ни  одного  слова, которое напоминает о  нашем земном бытии. Там нет ни  одного слова, которое могло  бы вызвать какую-то тревогу или боль.  «Тишайшие молитвы», которые построены на  православных текстах, это уже как  бы существование в  горнем мире. Такое было безумно сложно сделать.  Мы не  привыкли долго пребывать в  возвышенном, умиротворенном состоянии. Музыкально  показать это оказалось легче, чем искать визуальный образ для фильма.  Вот как найти артистов, у  которых выражение лица, глаз было  бы неземное? Это очень трудно… Я  не  буду рассказывать, как  это было, на  самом деле это происходило совершенно случайно, незапланированно.  Но  мы нашли таких актеров и  таких актрис.

— Я  не  так давно слушала  беседу с  Владимиром  Кошевым, играющим у  вас главную роль. Он говорил, что это для него одна  из  важных, знаковых работ. Как вы  его выбрали?

— Проще простого.  Просто, кроме него, я  не  представляю ни  одного актера в  этой роли. Ну  сами подумайте, у  нас актеры заточены совершенно  на  другое. Они играют! А  здесь играть ничего нельзя, я  это выбивал с  большим трудом. Говорил: «За вас всё сыграла  музыка, вам просто нужно в  музыке существовать». Это оказывается сложным,  их учат совершенно другому. А  Володя смог жить в  музыке,  жить в  образе и  ничего не  играть.

— Мистерия «Литургия  оглашенных»  — одна  из  четырех частей большого цикла, над которым  вы трудитесь много лет и  который назвали Sequentia ultima («Окончательное  последование»). Расскажите немного о  нем.

— Первая часть  — это  «Тишайшие молитвы», я  о  них уже сказал. Далее «Симфония сумерек»  — «Симфония тенеброза». Это произведение именно для симфонического оркестра, без  слов. «Тенеброза»  — это значит сумерки, тьма, тени. «Литургия оглашенных»  — это там, где Свет и  тьма сражаются за  душу  человека. И  герой мой находится в  поиске, он еще не  верный, он оглашенный. В  этой части использованы стихи поэтов Серебряного  века, времени их богоискательства, метаний. Герой раздираем противоречиями, и, может  быть, только в  конце для него наступает прозрение. Последняя часть  — оратория «Воскрешение мертвых» на  четырех языках: иврит, греческий, латынь,  русский. Это классический сюжет, он начинается со  стихов пророка Иезекииля,  и  далее идет весь сюжетный цикл воскрешения мертвых и  обретения  себя в  Небесном Иерусалиме.

— Однажды вы  сказали, что музыка  — особый инструмент, который воздействует на  душу человека и  даже  на  его мысли. Должен  ли композитор, который посвящает себя музыке,  искать свой язык, или ему нужно все-таки обратиться к  традиции?

— Профессиональный композитор должен владеть традицией, как художник должен владеть искусством традиционного рисунка, композиции  и  так далее. Этому и  учат в  высших учебных заведениях.  Дальше ты делай, что хочешь, но  ты должен владеть  этим мастерством. С  композиторами, к  сожалению, так сейчас не  происходит.  В  консерватории сегодня не  учат традиционным музыкальным формам.  Мы еще  попали в  ту  эпоху, когда считалось, что у  композитора обязательно  должно быть классическое
музыкальное образование. Потом решили, что это время  прошло, «кому это нужно». А  ведь музыка основана на  естественности  звука, а  естественность звука дана нам свыше, как и  всё,  что происходит в  мире. И  понятие гармонии не  взялось просто  так с  потолка. Обертоны звука строятся по  законам мажорного трезвучия.  Его никто не  сочинял, оно просто существует в  природе. И  стоит нам вмешаться в  эту природную гармонию, как сразу получается  минор, который вызывает у  людей печаль. Вот почему мажор  —  радость, минор  — печаль, а  другие созвучия вызывают страх и  ужас? Загадка! Но  ведь никто не  спорит, что есть эмоциональное  воздействие в  музыкальных созвучиях.

И композиторы тоже должны над этим  задумываться: что происходит, когда они, скажем, изолируют звуки друг от  друга, делают из  них разные последовательности, которые не  составляют ни  мажора, ни  минора. Они создают некую среду, которая, безусловно, очень  интересна, в  ней можно пребывать какое-то время, но  это только  одна краска из  очень многих. И  вот этой краской как  увлеклись 100 лет назад так называемые авангардисты, так до  сих  пор ими и  считаются. Какие «авангардисты», извините меня, вам больше  100 лет! Не  пора  ли что-то новенькое начать искать? Потому  что это уже перепиливание старых опилок, пережевывание одного и  того  же. Сейчас, я  надеюсь, начнутся поиски нового музыкального языка, который  будет следующей ступенью за  тем, что было в  течение этого  жуткого  XX  века, который много чего разрушил. Было время разбрасывать  камни, сейчас время собирать камни, создавать новую музыкальную цивилизацию.

—  У вас не  было боязни, что современные люди не  поймут,  что такое «Литургия оглашенных»? Что вы вкладывали в  это название?

— А что вы вкладываете в  понятие «современные люди»? Современных  людей как отштампованных одинаковых единиц вообще не  существует. В  каждой  социальной группе есть свои понятия, свои названия, свои кумиры. Я  делал этот фильм и  писал это произведение для людей, открытых  для духовного диалога. К  тому  же «Литургия оглашенных»  — это  широко известное понятие из  церковной службы, при этом очень точно  определяющее состояние нашего сегодняшнего общества. Мы все оглашены Евангельским словом,  но  не все торопятся стать верными. Особенно это касается того  времени, о  котором снят фильм. Послевоенная пора, период жесткой диктатуры,  тоталитаризма, когда рушились храмы, расстреливались священнослужители. А  сегодняшнее время опасно  другим: это время испытаний для нашей Церкви, в  которой нам  нужно стать более активными. Поэтому я  и  снимаю свои фильмы:  считаю, что верующие люди, которые занимаются искусством, культурой, должны создавать  произведения, открывающие глаза на  происходящее. Поэтому в  моем фильме так  мощно представлены силы зла. Зло нельзя преуменьшать, зло и  сейчас  активно, нужно понимать, что от  него исходит колоссальная опасность. Но  в  наших силах противостоять ему.

— Молодежь, которая была на  просмотре, по-моему, всё хорошо восприняла. На  нее фильм произвел сильное  впечатление.

— Мне ценно мнение молодых, потому что все-таки за  молодежью  будущее, а  она находится в  очень хрупком положении. На  головы  бедных молодых людей обрушивается столько всякой информации, зацепиться ни  за  что невозможно. Если они смогут ухватиться за  те ценности, о  которых я  говорю, буду считать, что моя миссия выполнена. Если  молодежь воспримет сказанное в  фильме, то  это для меня самая  высокая награда.

— Я видела ваши фотографии на  Афоне рядом  с  монахами. Насколько ваша религиозная жизнь отражается в  творчестве?

— Знаете, если ты занимаешься творчеством в  духовной теме, ни  одного шага без молитвы, без Церкви, без паломнических поездок невозможно  сделать.
И, в  общем-то, не  нужно, потому что ничего из  этого хорошего не  получается. Я  несколько раз ездил на  Афон,  мне посчастливилось быть на  празднике Преображения в  том самом храме  Преображения, который находится на  вершине Святой Горы, — еще до  того, как этот храм был сломан. Сейчас там воздвигается новый  храм, но  для меня был дорог тот, сложенный из  грубых  камней, которым уже много сотен лет.

Рассказывать, что происходило на  Афоне, ни  в  коем случае нельзя: это тот сокровенный духовный  опыт, который остается личным делом человека. Но  я  всё время  искал духовной поддержки в  молитвах, и  ведь душа отзывается, чувствует,  поддерживают  ли её какие-то высшие силы или нет.

Ездил я  и  в  Псковско-Печерскую лавру, и  в  другие места, общался с  разными старцами и  священниками, много говорил с  ними о  своем  творчестве и  получал поддержку и  благословение, без которых не  смог  бы ничего сделать. Были и  искушения, совершенно невероятные, иногда очень  тонкие, иногда очень грубые, после которых практически невозможно было ни  работать, ни  вообще как-то двигаться дальше.

А  для того, чтобы  сложился вот этот цикл из  четырех больших произведений, понадобилось 36  лет. Конечно, были периоды, когда я  занимался совершенно другими делами,  потом снова возвращался. Чего только не  было за  это время!  Сколько раз и  я, и  созданный мною театр были на  грани полного уничтожения, на  меня писали доносы, насылали всякие проверки…  Я  уже настолько привык обороняться, сражаться! А  единственное оружие в  моем сражении  — это молитвы: Иисусова, «Богородице Дево…» Это очень  сильное оружие, без него ничего  бы не  получилось. И  мне  хочется об  этом рассказать. Я  вижу, что молодые люди сейчас  не  понимают, как им спастись от  всяких наваждений. Так хочется  убедить их, что нужно прийти к  молитве и  к  Церкви!  Это одна из  моих задач.

— Есть те, кто считает,  что религия, вера  — это то, что ограничивает человека. Только  тот, кто живет в  Церкви,  понимает, что это,  наоборот, возможность  для раскрытия огромного потенциала внутренних сил души.

— И самое  главное обстоятельство  — это то, что у  нас вообще есть  душа. Говорить: «Нет, у  меня нет души», — вот это  самое настоя­щее и  самое страшное ограничение. Я  не  очень понимаю,  в  чем Церковь ограничивает. Она является главным в  нашей жизни,  а  не  ограничивающим.

— От чего  бы вы предостерегли молодого  человека, который стоит на  перепутье?

— От возмущения тем, что  он видит в  Церкви, возмущения священнослужителями, иногда фальшивостью какой-то, чем-то  еще. Я  в  таком случае обычно спрашиваю  — что главное  в  храме? Архитектура?  — Нет, не  архитектура. Иконы?  — Нет,  не  иконы. Священнослужители?  — Да  простят меня священнослужители, но  и  не  они. Тексты богослужебные?  — Нет. Что же? А  вот  что: прихожане, которые идут в  храм, грешный народ, и  иже  херувимы с  нами невидимо служат, и  ангелы, которые спускаются с  небес, окормляют нас Святым Духом. Вот что главное в  Церкви.

— А Таинства?

— Венчание, Крещение, Причастие без присутствия Святого Духа  тоже перестают быть Таин­ством. Поэтому самое важное в  Церкви  —  это то, что к  нам бесплотные силы спускаются в  момент  наших молитв. Если это понять, то  все вопросы к  отдельным  нюансам: поведение священнослужителей, кто-то там за  рулем где-то что-то сделал,  кто-то кого-то обругал… настолько не важны! Ты приходишь в  храм для  того, чтобы получить благодать Святого Духа, и  ты это получаешь,  если захочешь!

Но, понимаете, если есть Создатель, то  есть и  противоположная  сторона  — разрушитель, враг человечества. Ему нужно, чтобы люди сами  себя уничтожали. Поэтому если ты не  будешь окормляться Святым Духом,  то  будешь разрушать себя, окружающих, мир, который создал Господь. И  вот до  сознания молодежи надо донести эту простую мысль: либо  ты с  Создателем, либо с  разрушителем. А  разрушитель прежде всего  нацелен на  каждого из  нас. Мы  же видим: как только  перевешивает зло в  мире, сразу начинаются войны, революции, разрушения, брат  идет на  брата… Это так очевидно, но  почему-то сейчас всё  замыливается, затуманивается. Только чтобы не  дать людям прийти к  этому  очень простому выводу.

— Что поможет человеку не  сбиться с  пути?

— Ничего другого, кроме молитв и  Церкви, нету.  Всё это меню жизненного разнообразия нам предоставляет сама жизнь. Где  тут яд, где отрава, а  где, наоборот, полезная пища? Человеку  это предлагается каждый день, ­и, безусловно, «семя тли во  мне  есть»: в  каждом человеке есть то  зло, которое каждый день  ему нашептывает, какие-то предлагает решения, вот и  сбиваешься с  этого  пути, еще как сбиваешься! Потом понимаешь, куда зашел, но  возвращаться  очень сложно, пока вернешься, пока поймешь вообще, что происходит. Почему  так долго у  меня писалось  — потому что много заблуждений  было. Нет, не  туда, нет, не  туда. А  потом, когда  уже отыщешь внутренний верный путь, тоже годы могут уйти. Но  после того как я  написал Sequentia Ultima, я  понял, что,  кроме раскрытия именно духовных тем, остальное мне просто неинтересно, скучно…  Всё остальное блекнет по  сравнению с  прикосновением к  духовному миру.