Мирный уход беспокойного гения

ДРУГОЙ ПУШКИН

Тот факт, что мне довелось стать настоятелем храма, где отпевали Пушкина , я  никогда не рассматривал как случайность, скорее как что-то само собой  разумеющееся. Пушкин был со мной всю жизнь: я  рос на  его сказках, взрослел на стихах. Позже пропустил через себя «Бориса  Годунова», когда мы занимались им во МХАТе. Затем семь лет  служил в  театре имени Пушкина и,  наконец, оказался здесь, в  «пушкинском храме». Конечно, и  творчество Пушкина, и  его биография всегда  были в  поле моих интересов. Я  общался с  пушкинистами, историками,  много слышал мнений, теорий, читал, кажется, всё, что издавалось. Перед  тем как сыграть Пушкина в  кинофильме, ко мне в  храм  приходил Сергей Безруков. И  всем я  пытался что-то такое рассказать  о  Пушкине, что мне кажется упущенным в  его биографии. Но  часто наталкивался на одно и  то же  —  поверхностные знания,  неумение увидеть глубину, глухота какая-то. Я  бы привел в  пример  притчу о  блудном сыне. Мне кажется, что мы, в  своем  большинстве, относимся к  Пушкину именно как к  блудному сыну, а  не как к  спасенному брату и  прощенному грешнику. Это такая  естественная реакция на то, как нам в  школе преподносили дуэль  Пушкина. Но самое несправедливое, что и  сейчас о  дуэли и  смерти Пушкина говорят в  том же ключе. Перед нами предстает  этакий шалун, горячий и  несдержанный, альковный дуэлянт. И  роль ему  будто сразу была отведена самим фактом дуэли такая  —  или  он убийца, или самоубийца. Если на этом закончить свои размышления,  как, между прочим, и  делают многие пушкинисты, как это подается  до сих пор в  учебниках, то и  вопросов не возникает.  Но стоит хотя бы немного углубиться в  тему, почитать не  сочинения тех, кто писал биографию Пушкина, а  воспоминания свидетелей, которые  неразлучно были с  Пушкиным в  те 46 часов его страданий,  что прошли от ранения до кончины,  —  и  перед нами  откроется совсем другой Пушкин. Пушкин, который до сих пор незнаком большинству. Совершенно непонятно, почему многие, кто брался за эту  тему, будто нарочно обходили самые главные моменты смерти Пушкина стороной.  В  этом смысле показательна пьеса Михаила Булгакова «Последние дни», где  перечислены, кажется, все лица, окружавшие смертельно раненного поэта, приведены их  реплики, но самое важное отсутствует: как Пушкин в  муках шел  к  прощению. А  ведь об этом осталось достаточно свидетельств.

Почти двое суток умирал раненый Пушкин. Умирал тяжело, ужасно страдая.  При нем были Даль, Жуковский, княгиня Мещерская, Вяземский, заезжала Карамзина.  И  все они оставили свои воспоминания. Вот что, например, писала  княгиня Мещерская: «Мы были так жестоко потрясены кровавым событием, положившим  конец славному поприщу Пушкина, что дней десять или недели две  буквально не могли опомниться и  ни умом, ни сердцем не  были доступны ничему, кроме мысли о  нравственных муках, предшествовавших катастрофе,  —  кроме чувств удивления, грусти и  скорби, которые эта прекрасная,  тихая, христианская и  поэтическая кончина внушала всем друзьям Пушкина». Владимир  Даль, который был не только составителем знаменитого словаря, но и  хирургом, лечащим врачом Пушкина, упомянул, как друг Пушкина Пётр Плетнёв  говорил: «Глядя на Пушкина, я  в  первый раз не боюсь  смерти».

И  Вяземский, и  Жуковский оба описывают один и  тот же  эпизод, в  котором Пушкин просит не мстить за его смерть.  Он говорил: «Прощаю ему и  хочу умереть христианином».

Вот оно, истинное  раскаяние блудного сына. Страдания Пушкина были ужасны, глаза, как пишут  свидетели, вылезали из орбит, и  при этом он спокоен, умиротворен  —  не потому, что близится конец, а  потому, что этот  конец праведен. Удивительный парадокс, понятный только верующим людям, состоит в  том, что пуля Дантеса принесла Пушкину спасение. Пуля, не убившая  его наповал, дала ему бесценное время  —  46 часов, за  которые произошла колоссальная перемена в  сердце умирающего человека. Для чего  вообще дана эта длиннота перед смертью? Для чего Господь попускает  эти страдания? Что это такое: наказание или ценное время, данное  для того, чтобы человек очистился? И  каждый ли на пороге  смерти, страдая от боли, окажется готов к  прощению врага  и  покаянию?

Пушкин оказался готов. Понимая, что умирает, он попросил  пригласить священника. К  нему пришел настоятель нашего храма протоиерей Пётр  Песоцкий. О  том, что происходило там, за закрытыми дверями, никто и  никогда не  узнает. Но присутствующие рассказывали, что, когда священник вышел, на его  глазах были слезы, и  он сказал: «Я стар, мне уже  недолго жить, на что мне обманывать? Вы можете мне не  верить, когда я  скажу, что я  для себя самого желаю  такого конца, какой он имел». Что сказал Пушкин на исповеди  этому повидавшему жизнь человеку, который, кстати, был капелланом во время  Отечественной войны 1812  года, это тайна. До нас дошел лишь  отраженный свет этого действа. Священник плачет и  говорит, что хотел  бы умирать, как умирает этот человек. Разве, зная это, можно  продолжать поддерживать альковный образ Пушкина? Умалчивать в  биографических справках факт  его исповеди, причастия  —  это как удалять самое сердце.

Как  он просил навестившую его Карамзину перекрестить его, и  еще, и  еще. Так что она возвращалась от двери, чтобы снова наложить  на него крестное знамение. И  как мирна была его смерть,  что, глядя на его мертвое лицо, Жуковский увидел в  нем  «удовольствованное знание».

Смерть Пушкина  —  это кончина не только раскаявшегося, но  и  прощенного грешника. Именно в  этом залог неизбывной любви к  нему народа. Как нам близок раскаявшийся преступник, распятый со Христом,  так же близок нам Пушкин. Его христианская кончина дарует и  нам  надежду  на спасение.

Кажется, что вопрос  о  том, является ли дуэль Пушкина преступлением, сходным с  самоубийством,  снят сам собой его исповедью. Но если пытаться искать историческую  правду, то этот вопрос даже не будет поставлен. Потому что  эта дуэль стала хорошо разыгранным спектаклем на политической арене. Скорее  всего, Пушкин знал, какая роль ему отведена, и  шел на  нее сознательно.

Мой давний друг, уже, увы, почивший актер и  драматург  Алексей Яковлев оставил эссе о  дуэли Пушкина и  тех тайнах,  с  которыми она связана. Он был прихожанином нашего храма, и  мы много часов проводили за беседами о  Пушкине. Алексей серьезно  взялся за исследование жизни и,  главное, обстоятельств дуэли и  смерти  поэта. Изучил исторический контекст. Работал с  малоизвестными широкой публике архивными  документами. Будучи уже серьезно больным человеком, торопился закончить свою работу.  Молился, лишь бы успеть. Успел. Написал эссе, в  котором коротко  и  по существу изложил свои наработки. И  буквально через несколько  дней умер. Эссе так и  не увидело свет. Единственная авторская  рукопись хранится у  меня. Я  тоже немного приложил руку к  написанию этого материала. Хочу предложить его на ваш суд.

<…> Вся «тайна и  загадка» дуэли — в  грубой провокации Геккернов, доведших Пушкина до смертельной дуэли. А  то, что предполагалась именно смертельная дуэль, говорит 4-й пункт условий,  подписанных д’Аршиаком и  Данзасом (секунданты Дантеса и  Пушкина соответственно. — Прим. ред.). Вот он: «Когда обе стороны сделают по выстрелу,  то, в  случае безрезультативности, поединок возобновляется как бы в  первый  раз». Здесь даже не оговаривается, сколько же раз поединок может  возобновляться. То есть, по умолчанию, до смерти противника. А  то,  что это будет не Дантес, составители условий были уверены (Жорж  Дантес был офицером-кавалергардом, слыл отличным стрелком. — Прим. ред.). <…>  Геккернам нужно было убить, именно убить Пушкина. Для чего?

«Кузнечный мост  заговорил по-французски»

Тут мы подходим к  самому главному. 8  июля 1833  года Россия заключила со своим давним противником  Турцией  Ункяр-Искелесийский мирный  договор, по которому Турция за помощь России в  борьбе с  египетским пашой, выступавшим против султана, обязывалась предоставить России свободный выход  русских кораблей через проливы в  Средиземное море, которое в  то  время было центром мировой политики. Турция становилась вассалом России. А  Россия — активнейшим игроком в  геополитике. И  Англия, и  Франция  были очень встревожены этим. Ведь до этого Турция была их  главным союзником в  борьбе с  Россией. Эти две страны отреагировали  на этот договор по-разному. Англия начала открытую борьбу против России.  Франция предложила России сотрудничество. В  сентябре 1833  года Пушкин писал  из Москвы: «Кузнечный мост снова заговорил по-французски». То есть спустя  21  год со дня вторжения Наполеона на главной торговой улице  Москвы появились французские вывески. В  сентябре того же года царь  Николай  I предпринял поездку в  Австрию и  Пруссию. В  этих  странах, союзниках России, оставшихся после распада Священного союза, созданного Александром  I, Николай искал гарантов русско-турецкого договора. И  нашел их в  лице императора Австрии и  короля Пруссии. 15  октября 1833  года  в  Берлине была заключена конвенция между Россией, Австрией и  Пруссией,  названная Союзом континентальных держав, противопоставивших себя Англии.

Между прочим, именно в  это время впервые встретились в  Берлине молодой авантюрист Дантес, эмигрант,  искавший в  Пруссии офицерской должности, но не получивший её, так  как не успел закончить офицерскую школу в  Сен-Сире, и  опытный  дипломат (что тогда равнялось шпиону) Геккерн, увидевший в  красавце-французе идеального  исполнителя своих секретных планов в  России. Геккерн увез Дантеса в  Россию и  взял фактически на свое содержание.

Вовремя вбитый клин

А  план  у  недругов России был в  то время один — разрушить  русско-турецкий договор. Англия вела тайную войну, поддерживая восставших против царя  кавказских горцев. Но в  октябре 1836-го решилась на открытую провокацию.  В  бухте Суджук-Кале (у  Новороссийска) русские корабли задержали английскую шхуну  «Виксен», нагруженную новейшим оружием и  боеприпасами для горцев. Шхуна и  её экипаж были арестованы. В  английском парламенте поднялся невообразимый шум.  Требовали сурово наказать «вероломную» Россию. Николай  I сказал своим  приближенным: «Это война!». Но воевать с  Россией, победительницей Наполеона, один  на один англичане никогда бы не решились. Им необходима была  помощь Франции. А  Франция, как мы сказали, добивалась дружбы с  Россией, потому что хотела принять участие в  дележе «наследства больного  человека», как называл Турцию Николай  I.  Франция уже ввела свои  войска в  Алжир и  хотела захватить всю Северную Африку и  Ливан.

Англичанам надо было именно в  это время (осень 1836 — зима 1837  года) вбить клин в  отношения России и  Франции. Так как в  марте к  власти во Франции должен  был прийти горячий сторонник России и  противник Англии Адольф Тьер.  Исполнителем антифранцузской провокации в  России явился господин Геккерн, который часто  проводил свое служебное время на «Зеленом острове». Чтобы испортить отношения  с  Францией, требовалась крупная жертва. По случайному стечению обстоятельств ею  оказался Александр Сергеевич Пушкин. Геккерну повезло: «случайная» влюбленность Дантеса в  жену Пушкина позднее оказалась сюжетом задуманной провокации.

Вопреки сложившемуся мнению, Пушкин  Дантеса на дуэль не вызывал. Он написал нидерландскому послу очень  сердитое письмо. На следующий день Геккерн прислал к  Пушкину своего  секунданта с  запиской, что примирение невозможно. Секундантом Дантеса, вышедшего на  дуэль вместо «оскорбленного» Геккерна, становится почему-то секретарь французского посольства д’Аршиак,  служащий французского правительства, которого Дантес — легитимист, эмигрант, беженец из  Франции — не признает.

Если в  ноябре сам Геккерн и  д’Аршиак  делают всё, чтобы избежать дуэли, то в  январе именно Геккерны  выступают как провокаторы и  организаторы её.

«Русские», «немцы» и  Лермонтов

Операция  была продумана Геккерном очень обстоятельно и  солидно. В  её исполнении  ему помогала его «веселая шайка» (однополчане Дантеса). Они распространяли по  городу слухи, мутили воду. У  дома умирающего Пушкина толпились согнанные  неизвестно кем простолюдины-«чуйки», как их назвал Данзас. Даже потребовалось вызвать  караул для охраны дома. Отпевание было назначено сначала в  Исаакиевском  соборе, находящемся в  Адмиралтействе, к  прихожанам которого и  принадлежал Пушкин,  но по информации, пущенной той же «шайкой», на отпевание по  льду через Неву должны были толпой прибыть студенты Петербургского университета,  а  затем, впрягшись в  траурный катафалк, везти тело в  Александро-Невскую  лавру, устраивая по ходу процессии битье стекол в  голландском посольстве  и  избиение всех встречаемых на пути иностранцев.

Дело в  том, что  в  правительстве России в  то время соперничали две партии. Одна — так называемая русская, а  другая — «немецкая». К  первой  принадлежали Орлов и  Перовский, ко второй — Нессельроде и  Бенкендорф.  Именно глава «русской партии» Орлов был вершителем Ункяр-Искелесийского мирного договора.  Именно поэтому у  дома умирающего Пушкина собрались толпы выпивших простолюдинов,  именно поэтому студенты собирались во время траурной процессии «бить немцев».  Говорили, что во время похорон «русская партия» собирается устроить чуть  ли не мятеж. В  центре города днем и  ночью дежурили  армейские патрули. Были арестованы «ораторы» из толпы у  дома Пушкина.  Попал под горячую руку и  молодой поэт Михаил Лермонтов. Сначала  его знаменитое стихотворение «На смерть поэта» кончалось строкой «И  на  устах его печать». И  было доброжелательно принято в  обществе. Но  в  начале февраля член «шайки Геккерна», родственник Лермонтова, чиновник Министерства  иностранных дел Николай Столыпин посетил поэта и  «натравил» его на  «русскую партию». Так появились заключительные шестнадцать строк, в  тот же  день с  помощью «шайки» попавшие во дворец с  припиской «Воззвание  к  революции».

Лермонтова за эти шестнадцать строк отправили под пули горцев  на Кавказ.

От дуэли до войны

Обращает на себя внимание реакция  газет и  журналов на дуэль Пушкина.

Если в  России успело появиться  только одно печатное сообщение на смерть Пушкина — знаменитое «Солнце  русской поэзии закатилось», то на Западе о  дуэли сообщили все  центральные газеты. В  газетных сообщениях Пушкин фигурировал не как великий  поэт, а  как «глава русской национальной партии». Вот это определение  и  выдает тайный умысел создателей провокационной дуэли.

Дантес во Франции стал  героем. Отношения между Россией и  Францией были испорчены надолго. Николай  I был вынужден принять, под настойчивым давлением Англии, в  гаранты договора  с  Турцией все европейские державы — и  этим фактически погубить  такой важный для России договор. А  в  1841  году на  Лондонской конференции договор был перечеркнут, что, в  конечном итоге привело  к  началу Крымской войны. Но первый выстрел этой всеевропейской войны,  предпринятой против России, прозвучал 27  января (10  февраля) 1837  года  на Черной речке. И  Александр Сергеевич Пушкин явился  её первой  жертвой.

Что же  получается, когда мы узнаём детали истории дуэли и  смерти Пушкина?  Всё, чему учили нас в  школе  —  рассыпается, не выдерживая  критики. Где тот шалун и  озорник, впутанный в  пошлую историю  волокитства и  ревности? Нет его. А  есть человек, ставший жертвой  политической интриги; вполне вероятно, что он понимал, во что втянут.  Но самое главное  —  что мы, в  Церкви, видим в  нем не музейный экспонат, не исполнителя каких-либо ролей, а  человека,  прошедшего свое духовное взросление.

Какие стихи он пишет под конец  жизни! «Отцы пустынники…»:

…Но дай мне зреть мои, о  Боже,  прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И  дух смирения,  терпения, любви

И  целомудрия мне в  сердце оживи.

И  это не  просто красивые слова. Каждое из них он доказал делом за  те часы, что провел в  мучениях перед смертью. Простил врага  и  попросил не мстить за себя, исповедался в  своих грехах,  причастился и  почил с  тем самым «удовольствованным знанием» на лице,  которое свидетельствует, что умер он, как и  хотел, христианином.