Не ищите легких путей, ищите правильных

Я никогда не собиралась уезжать из Красноярска. Зачем? Топовый невролог «всей Сибири», профессор. На консультации приезжают пациенты со всей России. Интересная работа, хорошая зарплата, много учеников, должность. Я была заведующей кафедрой медицинской генетики, руководила неврологическим центром эпилептологии, нейрогенетики и исследования мозга Университетской клиники. Семья, любимый муж. Дочь выросла, вышла замуж. Прекрасная квартира, дача в заповедных местах. Всё хорошо. Но так бывает, что происходит нечто. И жизнь меняется на 180 градусов.

Всё закрутилось осенью 2017‑го. Пришлось принимать тяжелое решение — развод с мужем, прожили вместе 27 лет. Он тоже врач, известный в городе реаниматолог.

Я не боюсь начинать с нуля. Но слишком много навалилось всего и сразу. Настроение было подавленное. Плюс пошатнулось здоровье: весной 2018‑го случился гипертонический криз, инсульт. Пришлось пойти на больничный. Поддержал младший брат, Юра.

— Сходи, — говорит, — в храм. Подержи пост, а потом исповедуйся и причастись.

Это был как раз Великий пост.

На тот момент я не была воцерковленным человеком, но Юру я послушала. Впервые в жизни держала пост и накануне Вербного воскресенья пришла в наш университетский храм святителя Луки (Вой­но-­Ясенецкого). Просто потому, что знала настоятеля — протоиерея Анатолия Обухова, с которым вместе участвовали в заседаниях этического комитета. Он в прошлом врач-психиатр. Отец Анатолий исповедовать меня не смог: в тот день принимал исповедь молодой священник, отец Иоанн.

Странное чувство было: я не понимала, в чем же мне каяться. Так ему и сказала. Отец Иоанн стал задавать вопросы. И у меня как пелена с глаз спала. Я увидела свои грехи, которые раньше мне казались просто мелочью, обычными бытовыми ситуациями. И я заплакала. Нет — заревела. Проплакала сутки. А на следующий день причастилась. И будто тяжесть с плеч свалилась. Я поняла: мне надо уехать и начать новую жизнь. Только потом, анализируя, что случилось за последние несколько лет, обрела ясность — с того момента, с той первой исповеди, Бог начал приводить меня к Себе.

Итак, я позвонила в Москву, в Российскую медицинскую академию постдипломного образования. Мне сказали: берем. Достойная зарплата, интересная работа, должность руководителя, служебное жилье… И вдруг звонит хорошая знакомая — доктор медицинских наук из Петербурга, которая ­когда-то стажировалась у меня в Университетской клинике. А в то время мы с ней готовили совместный доклад для конференции в Испании. И я ей объяснила, что проекты завершаем в связи с моим переездом в Москву.

Она говорит: «Нет, вы в Москву не едете. Мне нужна ваша помощь. Вы едете в Петербург». Она тогда возглавила вновь созданное подразделение, ставшее к текущему году институтом персонализированной психиатрии и неврологии Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии им. В. М. Бехтерева. Зарплата сильно уступала московской. И никакой служебной квартиры. И никаких родных людей. Но я ­почему-то решилась и приняла это предложение.

Только вот денег на поездку не было. К тому же одной ехать мне не рекомендовали из-за состояния здоровья. Но буквально сразу же раздается еще один звонок. Звонит коллега, председатель ассоциации терапевтов. Я рассказываю ей о планах. Она говорит: «Наталья Алексеевна, езжайте спокойно, ассоциация оплатит вам и дочери билеты, вы очень много для нас сделали».

И вот в течение нескольких дней мы с дочерью Анютой собираемся в Петербург. Я как человек, который привык всё просчитывать и делать по плану, смотрю по карте, где в городе есть новостройки, чтобы было удобно на автобусе добираться до будущей работы. Из-за проблем со здоровьем другие варианты жилья не рассматривала. Посмотрела фотографии на сайте бронирования и увидела храм.

Так в конце апреля мы оказались близ Московского вокзала, где был недавно построен новый жилой комплекс «Царская столица». И первое, на что я обратила внимание, — золотые купола Феодоровского собора. Сразу мы с дочерью туда не зашли. Мне очень хотелось, но будто ­что-то не пускало.

Занялись подбором квартиры. И это при том, что денег на её покупку у меня не было. Посмотрели несколько вариантов. Одна квартира очень мне понравилась. Вид из окна на небо. Солнце, свет — это для меня решающим оказалось при выборе. И я перевожу за нее со своей кредитки начальную сумму. Сама квартира стоит столько, сколько у меня, повторюсь, нет. Я по натуре не авантюристка. И всё, что происходит, будто помимо меня делается. Возвращаюсь в Красноярск. Подписываю заявление об увольнении. Продаю в полцены дачу. Беру кредит в банке на неотложные нужды. И часть суммы мне собирают мой брат Юра, друзья, коллеги и ученики — сложились, кто сколько мог. И когда 16 мая я приехала подписывать договор купли-­продажи, у меня денег было ровно столько, сколько нужно. Ни больше, ни меньше.

И вот когда уже я купила квартиру, то в первый раз пришла в Феодоровский собор. Попала сразу на экскурсию, которую проводил настоятель протоиерей Александр Сорокин . Он рассказал нам про катехизацию. Я очень хотела на нее пойти, ждала всё лето. Ждала и работала на новом месте. А осенью сходила на первую установочную встречу, потом на вторую. Хотелось понять, что же за люди там будут. Успела сходить и на первое занятие, два следующих пришлось пропустить — летала в Красноярск на защиту докторской диссертации моей ученицы.

А когда вернулась, в октябре произошло следующее. Рабочий день закончился. Я всей душой стремлюсь в Феодоровский собор на очередное занятие. Коллега согласилась довезти на машине и предложила спуститься со второго на первый этаж не как обычно на лифте, а по черной лестнице. Так было ближе к её припаркованному автомобилю. Я открываю дверь на черную лестницу, вижу только первую ступеньку — дальше темнота. Срываюсь, лечу вниз. Передо мной бетонная стена. Выставляю в полете вперед руки, чтобы защитить голову, и слышу хруст ломающихся костей.

Вызвали «скорую». Привезли в институт имени Джанелидзе. Операция, обе руки в гипсе. Евангелие с буклетом катехумена рядом с подушкой. Прошло две недели, а у меня одна мысль: «Как же я пропускаю столько занятий!» Прошу дочь Анюту, которая ненадолго приехала в Петербург, набрать номер, указанный в буклете. Это был номер иерея Владимира Коваль-­Зайцева. Дочь приложила телефон к моему уху, и так я разговаривала. Попросила не отчислять меня. Отец Владимир успокоил. Сказал: «Мы всей группой будем за вас молиться. Выздоравливайте!» На занятия смогла прийти только в декабре. Зато за это время прослушала все четыре Евангелия.

Пишу грехи — остановиться не могу

Время шло. На душе было тяжело. Я считала, что грех на мне большой из-за развода, потому что не смогла мужа простить. Хотела исповедоваться. Но, по правилам, катехумены исповедуются в первый раз в Великий четверг перед Пасхой. Я никак не могла ждать и упросила отца Владимира. Он согласился.

А потом в апреле была генеральная исповедь. На этот раз подошла к делу основательно, хотя других особых грехов за собой не чувствовала. Сделала так: купила в Феолавке книжечку архимандрита Иоанна (Крестьянкина), прочла её внимательно, а потом взяла листы А4 и стала писать. Тут как прорвало. Пишу грехи по каждой заповеди — остановиться не могу. Исписала целых пять листов с обеих сторон мелким почерком. И с этой пачкой пришла в собор. Исповедуюсь. Читаю всё по списку и опять плачу. Особенно на первой заповеди — что против Бога. Рыдаю, каюсь. Но в конце… во мне будто ледышка растаяла.

В июне произошел еще один значимый случай. Я была на конференции в Якутске. Полет с пересадкой. Прилетели в Москву, а Пулково не принимает — гроза. Но через некоторое время объявили посадку. Мы взлетели. Голос пилота, который нас приветствовал, был бодр, если не сказать игрив. А через ­какое-то время тот же пилот совершенно изменившимся, дрожащим голосом говорит, что мы прилетим непонятно когда, и впечатление создалось, что неизвестно, прилетим ли вообще. И ничего не происходит. Ни грозы, ни турбулентности.

Люди в салоне самолета замолчали, и такая тишина вдруг настала. Даже дети затихли. Я сидела в самом хвосте. Стало очень страшно. Я достала акафист Феодоровской иконе Божией Матери, который всегда со мной в путешествиях, и начала его читать.

Вспомнила случай с Патриархом Алексием II в 1963 году. Самолет с ним совершил аварийную посадку на Неву. Говорили, что сама Богородица на руках самолет тот вынесла.

Читала минут двадцать. Читала и плакала. Когда молюсь — всегда плачу. А в салоне всё такая же тишина. Дочитала. И вдруг объявление — через двадцать минут посадка. Всё хорошо! Что это было, нам так и не сказали. Но когда я выходила из салона, стюардесса меня спросила, почему я плакала. Отвечаю: «Я не плакала — молилась», и показываю ей акафист. И она в ответ: «Большое вам за это спасибо!»

Из аэропорта, с чемоданом, — сразу сюда, в Феодоровский собор. Купила свечей, поставила, зажгла, помолилась и поблагодарила Пресвятую Богородицу, а идти не могу. Так и просидела на лавочке в нижнем храме еще час перед Её иконой.

Это было за месяц до того дня, который полностью изменил мою жизнь. Будто предзнаменование предстоящих испытаний.

Я поехала в Красноярск, чтобы побывать на родине мамы в селе Дзержинском. 30 июня её день памяти. Хотелось поставить символическую точку перед новым этапом моей жизни в Петербурге. В день прилета побежала на утреннюю Литургию в храм святителя Луки (Вой­но-­Ясенецкого) — поблагодарить Господа за благополучный полет, помолиться за упокой души усопшей мамы, с отцом Анатолием и отцом Иоанном увидеться. Исповедовал прихожан — и меня — в тот день вновь отец Иоанн. После Причастия Святых Христовых Таин отец Анатолий сказал мне: «Приходи, Наталья, в следующее воскресенье на Литургию, праздник будет — Рождество Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна». Я же ответила, что непременно буду на Литургии, но в деревенском храме, потому что ненадолго приехала и очень хочу на могилке у мамы побывать.

Так и сделала. Возвращалась из деревни в Красноярск во вторник, на машине. Путь не близкий — почти 400 км. Я, брат Юра, его жена и сын Алеша — мой крестник. Перед выездом на каждого надела нательную икону с Ангелом-­хранителем и тезоименитым святым. Эти иконы перед поездкой в Сибирь в нашей Феолавке купила. На обратном пути очень хотелось заехать в храм, расположенный на другом краю села. Но подумалось — да закрыт, наверное, в рабочий день. А времени мало: дорога впереди длинная. Мне кажется, эти десять минут могли бы изменить всё.

Выехали на трассу, а состояние у меня странное-­странное. Никогда такого раньше не было. Вокруг будто кисель вместо воздуха. А через двадцать минут наша машина оказалась под многотонным КАМАЗом, который внезапно вылетел нам навстречу и перерезал путь.

Мои брат и невестка пострадали не сильно, только Алеша — с ушибом мозга и серьезным переломом бедра. Все из машины выбрались, а меня зажало. Вытащили уже спасатели. Всё это время я была в сознании. Хотя почти невозможно такое при травматическом шоке четвертой степени. С ­третьей-то степенью выживают только 8%. А я в сознании и совершенно четко понимаю, что травмы мои несовместимы с жизнью. В то же время ­какое-то смирение, принятие всего, что есть и будет, пришло. Об одном только попросила людей, которые пытались помочь мне на дороге, — набрать номер дочери, чтобы успеть сказать, как я её люблю, и попрощаться. А потом непрерывно читала «Отче наш».

В сознании же меня доставили в ближайшую больницу. «Отче наш» так и продолжала непрерывно читать. Только когда крестик, который был на шее, сняли в приемном покое — мешал он реаниматологу подключичную вену катетеризировать, провалилась в небытие. Спустя год его отдали. Золотой крестик был погнут, с запеченной капелькой крови. Думаю, что благодаря ему не была сломана грудина.

В коме была темнота и тихая молитва. Будто душа моя продолжала читать «Отче наш». И длилось это восемь дней, на девятый день сознание восстановилось. За это время меня бывший муж-реаниматолог перевез вертолетом санавиации в Красноярск. Сделали экстренную операцию, чтобы остановить кровотечение в брюшную полость, зафиксировали металлическими стрежнями переломанные руки и ноги. Состояние было критическое, но выжила. Очень много людей за меня тогда молились. Это я уже потом узнала.

Когда из комы вышла, была похожа на робокопа: руки-ноги зафиксированы, трубки из всех мест торчат. Плюс дышала с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Желание одно было — успеть у всех прощения попросить, прежде чем уйду.

После выхода из комы шансы были невелики. Решила собороваться, но не могла об этом сказать из-за интубационной трубки, через которую дышала. Написать тоже не могла, потому что двигался только указательный палец обездвиженной левой руки. Пыталась этим пальцем написать буквы на открытой ладони своей ученицы Дианы, сидящей рядом с моей кроватью в реанимации. Она догадалась, что я пишу имя отца Анатолия, набрала его номер телефона. И он мне сказал: «Молись Пресвятой Богородице, Наталья!»

Ей молилась и просила о помощи, когда меня отключали от искусственной вентиляции легких и когда заново училась дышать. И первое, о чем я говорила хриплым надтреснувшим голосом, — о любви и ценности семьи с юношей-­санитаром, который несколько часов оберегал меня, отпаивая ледяной водой, словно ­кто-то приставил его ко мне, как стража. Не ведая, сколько мне жить осталось, торопилась и изо всех своих сил пыталась спасти его молодую семью от развода.

А ночью в тот день мне приснился необычный сон, словно я в райском саду, где так красиво, как никогда в своей жизни не видела. Необычно яркие краски были и лучи света переливались, и непрерывно звучало только одно тихое слово: «Любовь, любовь, любовь…» Был ли это сон? Или Пресвятая Богородица была рядом со мной? Я верую, что Она была рядом.

А потом, перед тяжелой операцией, когда мне оперировали сразу две руки, и я лежала на операционном столе, меня вновь исповедовал и соборовал в реанимации отец Иоанн, потому что отец Анатолий был в отъезде.

Не буду подробно описывать тот год. Врачи не давали никаких прогнозов. Говорили, что даже если я выживу, не смогу встать с постели. Психологи советовали ничего не планировать, жить одним днем. Это была настоящая борьба за жизнь. Каждая маленькая и большая победа сопровождались молитвой. Молилась я непрестанно. Молилась и просила у всех прощения.

Но борьба шла не только за мою жизнь. Она шла в духовном мире и за мою душу. Когда из реанимации меня перевели в сочетанную травму, вдруг стало очень страшно. Не бывает так, хоть и кажется, но будто Господь оставил. Мысли черные появились. Будто ­кто-то появился во мне и вначале нашептывал, а потом кричал и даже визжал: «Не принимай лекарства, не помогут они… Врачи тебе только хуже делают. Откажись от лечения. Ты плохая! Только черное в тебе! Ты грешница!» И ни одной молитвы вспомнить до конца не могла, хотя пыталась вновь и вновь. А ведь отказ от лечения — вариант самоубийства. Туда меня толкали. Это три дня продолжалось.

Ситуация переломилась, когда моя бывшая студентка принесла икону святителя Пантелеимона. Я попросила её поближе ко мне поставить. Вдруг слова молитв стали вспоминаться: «Отче наш!», «Царю Небесный», «Богородица, Дево, радуйся!» И опять начала молиться. Молилась всю ночь. И голос тот к утру пропал.

Всего за тот год было сделано 15 операций и 30 переливаний крови. В самых трудных ситуациях я вновь и вновь просила отца Анатолия исповедать и причастить меня в больнице, и после Причастия становилось легче и душе, и израненному телу.

Когда выписали из больницы, никто и не думал, что я вернусь в Петербург. Это было абсурдом с позиции здравой логики. Очень долго нужно было восстанавливаться: учиться сидеть, стоять и ходить заново. Правая кисть была парализована. Я нуждалась в постоянной посторонней помощи. Брат Юра настаивал на продаже квартиры в «Царской столице». На те деньги можно было бы купить хорошее жилье в Красноярске. Но я не соглашалась и только молилась: Господи, если на то будет Твоя воля!

А дальше всё получилось опять помимо всякого здравого смысла и через новые испытания. Через полтора года после аварии, после Рождества, я упала и снова сломала правое запястье, но уже в спальне квартиры, где временно жила в Красноярске после выписки из больницы. Врачи вынимают старые пластины, ставят новые. Но на правой стопе открывается незаживающая трофическая язва в области цементного спейсера, нужна реконструктивная операция на стопе. Предложили или в Курган ехать, или в Москву, или в Петербург. Москва — дорого, Курган — непонятно, как четыре месяца без поддержки жить. Остается Петербург. Там хоть ­какие-то знакомые есть, и по квоте можно прооперироваться в НИИ травматологии имени Вредена.

Так в январе 2020 года меня привезли в Петербург. На дому меня исповедовал и причащал отец Владимир Коваль-­Зайцев , духовно окормлял. Впервые приезжал в Петербург навестить меня брат Юра, ходил в Феодоровский собор, перед отъездом сказал мне на прощание: «Светло у тебя, хорошо. Уезжать не хочется, но надо. Там у меня семья. Но за тебя я теперь спокоен, сестрёнка». А в декабре 2021 года новое потрясение — во время пандемии COVID‑19 мой младший брат Юра, который помог мне прийти к Богу, погиб. Господи, со святыми упокой его душу!

Постепенно всё налаживается. Восстановление идет не быстро, но идет. Раньше передвигалась только на коляске. Сейчас могу по квартире немного на костылях ходить.

Работаю на дому. Каждое воскресенье стараюсь быть на Литургии в любимом соборе. Помогают прихожане. А еще у меня дома проходят встречи Евангельской группы. Опять чудесным образом совпало — живу рядом с собором, братьям и сестрам удобно собираться у меня, и мне радостно.

Разговариваю о Боге с молодежью — со своими ординаторами, аспирантами, докторантами, молодыми врачами и будущими учеными. Многие уже побывали со мной в Феодоровском соборе. Но не настаиваю, у каждого из нас свой выбор.

По благословлению отца Анатолия начала писать книгу о своем пути ко Господу. В июне этого года он впервые приезжал в Петербург и познакомился с отцом Владимиром после Литургии в Феодоровском соборе. Словно замкнулась цепочка событий моей жизни последних четырех лет между Красноярском и Петербургом.

Все события жизни рассматриваю через присутствие в ней Бога. Много было и в личной жизни, и в моей врачебной практике ситуаций, которые нельзя объяснить иначе, как Провидением Господним.

Так что сейчас всё хорошо. Слава Богу за всё! За радость и за горе. Дорога к Нему была долгая. Через испытания. Может, они еще будут. Я не знаю. Зато верю, что если Бог даст, то завтра будет новый день. Он начнется для меня с восхода солнца — увижу его из окна своей светлой квартиры. И утренней молитвы, которая осветит этот день. И воскресной Литургии в верхнем храме Феодоровского собора .