Планета нерожденных

— Что думает Церковь по  поводу климатических изменений на  планете  и  проблемы перенаселения  Земли?

— Официальной позиции нет. Когда-то  Бог создал Землю и  на  ней насадил Эдемский сад. Первое  послушание, которое получил Адам, — это хранить и  возделывать его.  Интересно: при том, что это был совершенный сад, созданный Богом,  всё равно у  человека имелась возможность реализовать свой творческий потенциал,  сделать что-то свое. Существует точка зрения, что человек должен был  распространить Эдем вообще на  всю Вселенную. В  Послании апостола Павла  к  Римлянам (Рим. 8, 19–23) говорится, что всякое Божие творение  страдает из-за того, что человек грешит. Наш Священный Синод 13  июля 2015  года определил ежегодным днем особой молитвы о  Божием  творении первое воскресенье сентября и  утвердил чин молебного пения. В  этом году оно выпало на  1  сентября, и  я  отслужил  этот чин наряду с  чином благословения детей на  учебный год.  Но,  с  моей точки зрения, у  католиков и,  особенно, у  протестантов к  этому вопросу более ответственный подход. Если лютеранин выбросит  бумажку или пакет в  лесу, то  он будет переживать, что  согрешил. Не  просто сделал что-то плохое, а  именно согрешил перед  Богом, осквернил Божие творение. Наш православный человек редко придет на  исповедь каяться, как в  грехе, что оставил мусор в  лесу.  А  зря.

— Мы еще не  доросли до  этого?

—  Формально Церковь уже молится о  Божием творении, но  многие священники  воспринимают этот молебен как какое-то непонятное обременение. Может быть, это  связано с  тем, что у  нас в  России тема перенаселения  вообще не  стоит  — скорее недонаселение.

— Население Земли  стремительно увеличивается,  и  его рост в  перспективе приведет  к  войнам за  ресурсы  и  территорию. При этом Россия имеет противоположные демографические проблемы. В  этой ситуации наша Церковь должна поддерживать повышение  рождаемости в  России  или встать на  сторону  планеты?

— Задача Церкви  — не  решать глобальные политические, экономические, экологические задачи, а  приводить людей к  Богу. Тем более Церковь не  институт по  поддержке патриотизма: во  Христе нет ни  эллина, ни  иудея (Кол. 3, 11). Но  должна  ли Церковь учитывать вызовы современного мира? Пожалуй, да,  должна.  Я  могу понять протоиерея Димитрия Смирнова, представителя Патриаршей комиссии по  вопросам  семьи, защиты материнства и  детства. Он бьет тревогу по  поводу демографии: если у  нас ситуация не  изменится, то  в  ближайшие, быть может, десятилетия русские станут меньшинством на  этой территории.  Да,  идет перенаселение и  изменение климата. Для Африки это катастрофа:  пустыни растут, а  родники и  леса исчезают. Огромное количество голодных  людей оттуда поедут, в  том числе, к  нам, и  не  станут спрашивать нашего мнения. В  этой ситуации Церковь призвана проповедовать  Христа, являя любовь через заботу о  нуждах человеческих. Преподобный Макарий (Глухарёв), алтайский миссионер, говорил: сначала накорми, потом проповедуй. Как русскому  человеку мне  бы не  хотелось, чтобы русский язык стал в  России языком меньшинства. Но  как христианин и  священник я  буду  говорить с  приезжими о  Христе, и  ради этого могу выучить  язык беженцев.

— Папа Франциск неоднократно заявлял о  важности сокращения  выбросов в  атмосферу. Один из  ведущих американских специалистов по  проблеме  Пол Эрлих ответил на  это, что без контроля демографии глобальное  потепление не  остановить, а  значит, Папа Римский мог  бы признать  аборты справедливой мерой. Могут  ли Католическая или Православная Церкви идти  на  такие уступки в  угоду обстоятельствам? Должна  ли этика соответствовать  своему времени?

— Давайте сделаем следующий шаг: убийства могут быть  легальны как инструмент контроля демографии. Есть временные явления, и  Церковь  ни  в  каких случаях не  должна определять моду. Как сказал  святитель Амвросий Медиоланский, церковные люди должны отличаться от  нецерковных не  внешним видом, а  благочестивой жизнью. Вследствие климатических изменений на  Земле  появляется большое количество нуждающихся, голодных, обездоленных, лишенных крова. Вот этим  Церковь и  должна заниматься. Во-первых, помогать здесь и  сейчас  —  это будет проявление христианской любви к  ближнему. Во-вторых, проследить, чтобы  таких людей появлялось меньше. Не  задача Церкви переделывать современные технологии,  но  стоит свидетельствовать, что грешно загрязнять воду и  воздух, что  на  другой стороне земного шара из-за этого люди остаются без  воды, пищи, крова. Да,  проблема есть. Но  в  наших силах  сделать так, чтобы условия жизни на  Земле не  менялись столь  катастрофически.

— Вы могли  бы в  общих чертах  обрисовать отношение  Церкви к  абортам? Есть  ли исключения из  установки «Аборт  —  убийство»?

— Церковь верит, что человек как личность появляется в  момент  зачатия. То, что убийство ребенка становится уголовным делом только после  его рождения, кажется поэтому странным. Аборт считается допустимым лишь при  выборе между жизнью женщины и  жизнью ребенка. Тогда врачи принимают  решение спасти мать  — это этический принцип врачей, и  Церковь  может это понять. Хотя известны случаи, когда больным раком женщинам  предлагали сделать аборт и  затем химиотерапию (беременность часто способствует развитию  опухоли), но  женщина выбирала роды. У  католиков одна из  таких  матерей канонизирована (речь о  Джанне Беретте Молла, которая умерла в  2004  году через неделю после родов. —  Прим. ред.).

—  Как насчет случаев, когда ребенок, по  прогнозам врачей, родится больным?  Что, если он зачат в  результате изнасилования?

— Больное дитя  —  тяжелый крест для родителей. Однако, во-первых, я  знаю случаи, когда  ребенок рождался здоровым, несмотря на  прогнозы врачей. Всегда есть вероятность  ошибки в  диагностике. Во-вторых, я  могу понять родителей, которые не  готовы взять на  себя эту тяготу, — но  убийство всё  равно не  перестанет быть убийством. Беременность в  результате изнасилования является  по  закону основанием для аборта по  социальным причинам, но  даже  в  этом случае ребенок не  виноват в  том, что он  был так зачат. Он не  отвечает за  грехи родителя, и  это не  повод его убивать.

— Ну, про малоимущие  семьи  я  да-же спрашивать не  буду…

— Я понимаю, что этот мир  лежит во  зле и  часто в  нем приходится выбирать не  между добром и  злом, а  между меньшим злом и  бóльшим. Если женщина не  готова принять ребенка, меньшим грехом было  бы родить и  отдать его в  детский дом.  Но  не случайно Господь Бог устроил так, что срок вынашивания  долгий  — девять месяцев. За  это время женщина может что-то  понять, принять, с  чем-то смириться, изменить свой  взгляд  на  свою  жизнь и  на  появившегося в  ней ребенка.

— Церковь не  одобряет  супружескую близость без деторождения?

— Не совсем так. В  Первом  послании к  Коринфянам говорится: «Но во  избежание блуда каждый имей  свою жену и  каждый имей своего мужа» (1 Кор. 7,  2). Святитель Златоуст, толкуя это место, подчеркивает, что интимные отношения  существуют не  только ради детей, но  и  во  избежание блуда.  Церковь не  учит, что всякий интимный контакт обязан заканчиваться рождением  ребенка, но  в  «Социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится, что  намеренный отказ от  деторождения по  эгоистическим соображениям  безусловно  является грехом.

—  Во время Исповеди священник имеет право отпустить грех аборта?

—  Да. Впрочем, если брать строгое каноническое правило, то  за грех  положена епитимья  — в  этом случае 10 лет отлучения от  причастия. Но  еще Оптинские старцы говорили, что всю полноту строгости  канонов нельзя применять к  современным людям. Они относятся к  глубоко  воцерковленным: если ты, знающая, что такое Причастие и  что такое  аборт, вдруг такое сделала, то  отлучаешься, чтобы осознать, что потеряла.  Каноны принимали в  ту  эпоху, когда никому в  голову не  приходило, что могут быть крещеные неверующие. Случается сейчас, что церковные  люди идут на  аборт; часто это спонтанное решение, сделанное на  эмоциях, в  состоянии аффекта. Но  в  основном аборты делают далекие  от  Церкви люди. Человек, который никогда не  причащался, даже не  поймет, от  чего его отлучили.

— Так ведь он и  на  Исповедь не  ходит.

— Совесть-то мучает. Кто-то может подсказать:  тебе надо к  батюшке на  Исповедь сходить. Для таких людей  в  качестве епитимьи нужно налагать не  отлучение от  Причастия  —  наоборот, пусть уж человек наконец причастится в  первый раз, —  а  епитимьёй станет чтение сугубых молитв о  упокоении души этого  ребенка. Я  рекомендую поставить свечу о  упокоении его души  —  ведь он так мечтал появиться в  этом мире, пусть в  память о  нём появится хотя  бы свеча или посаженный куст  роз. Часто женщины при этом плачут  — они понимают, что  стоит за  этой свечой или за  этими розами. Задача епитимьи  не  в  наказании, а  в  осознании глубины произошедшего. У  апостола  Иакова есть слова, что если человек отвратит кого-то от  греха,  то  ему самому простится множество грехов (Иак. 5, 19–20). Нельзя  воскресить убитого, но  если удастся отговорить хотя  бы одну женщину  от  аборта, то  Господь простит и  покроет грех. А  вот  у  воцерковленного человека иногда может возникнуть другой невероятный соблазн:  решить, что аборт  — это приемлемо, лишь  бы потом покаяться  за  него в  Церкви у  батюшки, и всё будет  хорошо. Я, к  сожалению, с  таким тоже сталкивался. Но  потом  часто такую женщину накрывает отчаяние, тоска, пустота в  душе, а  за  этим часто следует и  отход от  Бога, потому что  формальность совершена: грех на  Исповеди назван и  батюшка молитву разрешительную  прочитал, а  радость жизни и  чувство близости к  Богу не  возвращаются. Неслучайно у  препдобного Иоанна Лествичника есть такие слова: «Прежде  падения нашего бесы представляют нам Бога человеколюбивым, а  после падения  — жестоким». После такого грехопадения на  восстановление отношений с  Богом  и  мира в  душе порой и  правда уходят годы.

— То  есть именно сделавшая аборт женщина лучше остальных способна остановить другую  от  убийства ребенка?

— Потому что она понимает, каково это.  Совершенно верно. Лишь тот, кто сам был искушен, знает, как  помочь искушаемым (см. Евр. 2, 18).

— Что предпринимает Русская  Православная Церковь  для противодействия  абортам? Известно,  что священники проводят консультации  с  беременными женщинами, но  как именно  это происходит?

— Централизованных мероприятий не  проводится, в  каждой епархии занимаются  этим самостоятельно. В  Петербурге проходят акции против абортов, добровольцы раздают  в  храмах листовки. А  вот консультаций в  медицинских учреждениях в  Санкт-Петербурге мы как раз почти и  не  проводим  — медицинское  сообщество Петербурга в  значительной степени закрыто для священников.

— Даже  для священников храмов, приписанных к  больницам и  поликлиникам?

— Обычно храм  при больнице живет своей жизнью, а  больница  — своей. Священника  иногда приглашают в  палату причастить пациента. Но  беседы с  врачами  и  больными, как правило, не  поощряются старшим медперсоналом. У  меня  был опыт служения в  больничном храме, поэтому делюсь тем, что  наблюдал.

— Минздрав в  феврале 2019 года сообщил, что в  2018  году  священники провели свыше 250 тысяч противоабортных консультаций, после которых 39  тысяч женщин отказались от  намерения избавиться от  ребенка. При этом  годовое число абортов превышает 750  тысяч.

— Есть епархии, например Ивановская,  где такая работа поставлена хорошо. Тут многое зависит от  руководителей  региональных медицинских комитетов, директоров больниц. Петербург в  этом вопросе консервативен  и  закрыт.

— Кстати, врач несет моральную ответственность за  аборт?

—  В принципе, да  — он оказывается палачом. С  другой стороны,  в  России отказ выполнить официально легализованную медицинскую процедуру чреват лишением  профессиональной лицензии. Одна моя знакомая училась на  медсестру, и  частью  обязательной практики было ассистирование при аборте. Врачи сталкиваются с  фактом,  что, помимо лечения и  спасения людей, в  некоторых случаях их  придется и  убивать. Ситуацию  стоило  бы решить законодательно  — дать  врачу право на  отказ по  нравственным соображениям. Мы видим, что  Патриарх призвал в  Совете Федерации вывести аборты из  услуг, оказываемых  по  полису ОМС. Это было  бы оправданно хотя  бы потому,  что беременность не  является болезнью. Поскольку мы не  можем говорить  о  полном запрете абортов, как, например, в  Польше, то  пусть  их хотя  бы не  совершают за  счет средств налогоплательщиков. Я  специально выяснял: себестоимость аборта составляет 5 тысяч рублей. Не  такая  уж баснословная сумма, женщина может себе это позволить. Когда говорят,  что следом вырастет число подпольных абортов, это смешно: врач, совершающий  криминальный аборт где-нибудь в  подвале, вряд  ли возьмет меньше.

— На чем выстроить разговор с  женщиной, собирающейся на  аборт?

— Иногда человеку достаточно сообщить азы анатомии и  физиологии.  Знает  ли она, что у  нее в  утробе живой человек?  Показать резиновую модель ребенка в  чреве матери, показать фильм «Чудо  зарождения жизни». Иногда аборты кажутся естественными потому, что мама такой  женщины и  сама ходила по  абортариям, дочь об  этом знала  и  не  представляет себе другой модели поведения. В  любом случае,  священников и  семинаристов нужно специально готовить к  работе с  такими женщинами, а  наше духовное образование пока к  этому не  приспособлено. Возможна ситуация, когда женщину поставили перед выбором: не  сделаешь  аборт  — муж бросит, семья от  тебя откажется. Бывают угрозы,  особенно у  южных народов: если родишь, убьем тебя и  ребенка.  Здесь нужно думать не  только об  увещевании, но  и  о  помощи, реальном решении проблем. Я  рад, что при Воскресенском Новодевичьем  монастыре открыт приют «Благодать»   — убежище, куда женщина может прийти,  родить, какое-то время растить ребенка в  безопасности.

— Имело  бы  смысл создать больше таких учреждений?

— Да, но  здесь  финансовый вопрос. Государство выделяет гранты только на  запуск проекта, но  дальше такие приюты должны сами поддерживать работу. Субсидии предоставляет город,  но  на них немалый конкурс, и  еще неизвестно, получится  ли  в  этот раз получить деньги. Нужно иметь частных спонсоров или  инвесторов, а  с  этим в  последние годы всё сложнее и  сложнее. Новодевичий монастырь, к  примеру, — финансово сильный и  сможет  продержаться без субсидий, а  небольшой приход такой центр не  потянет.