Заразить себя и выжить. Как два врача, рискуя жизнью, спасли от эпидемии сибирской язвы целый город

В России стали выявлять случаи заболевания сибирской язвой, хотя, казалось бы, современная медицина давно победила эту заразу. И вот в 2023 году она появилась снова. Сначала несколько заболевших выявили в Чувашии и Подмосковье, и совсем недавно в Туве заболели пять человек, в регионе уже вакцинировали более 150 человек. Все заболевшие ели мясо больной лошади. При этом больные наделали шума, самовольно покинув больницу , медикам пришлось их разыскивать, чтобы вернуть обратно.

Представители Роспотребнадзора при этом не раз подчеркивали, что угроза эпидемии сибирской язвы в России исключена. Болезнь не передается от человека к человеку, и всё же она остается очень опасной.

Наши коллеги из 74.RU рассказывают, как в XVIII веке лекарь Андреевский специально заразил себя сибирской язвой, чтобы понять, как лечить людей, а его молодой коллега Жуковский в это время пытался его спасти и описывал течение болезни. Так в июле 1788-го — ровно 235 лет назад — два российских врача совершили медицинский подвиг.

Историю о том, как лекарь Степан Андреевский заразил себя сибирской язвой, много лет изучает Николай Алексеев. Доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, руководитель музея медицины. Из архивных документов и воспоминаний современников сложилась история, которая запросто могла бы лечь в основу остросюжетного фильма.

Врачей в XVIII веке в Челябинске не было. Люди ходили к знахаркам и повитухам. Первый профессиональный лекарь, рассказывает Николай Александрович, появился у города только благодаря Екатерине II. Из Оренбурга в 1775 году направили Ивана Ивановича Кноблоха. Но служил он здесь недолго. Из-за административной реформы уже через 6 лет город снова остался без медицинской помощи.

— Город тогда был не очень большой. По сути, это была крепость на берегу реки Миасс, где жили порядка полутора — двух тысяч человек, — говорит Николай Алексеев. — С 1781 года в Челябинске вообще не было врачей. И примерно в 1783–1785 годах разразилась эпидемия так называемой сибирской язвы. Тогда ее называли по-другому: моровая болезнь, язвительная болезнь, ветреная болезнь, иногда просто зараза.

Болезнь распространялась очень быстро, причем одинаково быстро заражались и животные, и люди. Многие, покрывшись язвами и нарывами, умирали в мучениях. Ситуация грозила выйти из-под контроля, и тогда оренбургский губернатор (Челябинск входил в территории Оренбургской губернии) написал о проблеме Сенату.

— Губернатор написал, что нужна какая-то помощь, и медицинская коллегия Сената решила направить к нам экспедицию врачей, — рассказывает Николай Алексеев. — Решение об отправке экспедиции было принято в 1785 году, ближе к осени. Сама экспедиция отправилась только весной 1786 года — в марте.

В составе экспедиции было четыре специалиста: Борнеман, Вальтер (оба имели иностранное происхождение, но много лет работали в России), Андреевский и Жуковский.

— Самым старшим из них был Борнеман, ему было уже 40 лет. Андреевскому было 24, а Жуковскому — всего 22 года, — рассказывает руководитель музея медицины. — Когда Сенатом принималось решение об отправке экспедиции, Жуковский еще не имел звания, был подлекарем. А перед отправкой он получил звание лекаря и сюда приехал полноценным врачом.

Борнеман и Вальтер уехали из Челябинска через несколько недель, дав молодым специалистам свои рекомендации по лечению и взяв пробы воды для лаборатории, расположенной в Екатеринбурге. А Василий Жуковский и Степан Андреевский задержались в крепости у Миасса надолго.

— Они ездили по всей округе, по населенным пунктам и селам. Изучали болезнь, вскрывали трупы животных, смотрели, какие органы поражены. Они составляли отчеты, разрабатывали меры профилактики, методы лечения, — перечисляет Николай Алексеев.

Однако даже спустя два года работы с пациентами метод передачи моровой болезни лекарям до конца не был ясен. Возбудителя смогут обнаружить только значительно позже, а пока рассматривать приходилось разные версии. Одни предполагали, что болезнь надувает ветром, другие считали, что виноваты опасные насекомые. И тогда Степан Андреевский решился на смертельно опасный эксперимент — заразить себя, чтобы проверить гипотезу о причинах болезни и иметь возможность наблюдать все этапы ее течения.

Произошло всё в июле 1788 года. Утром Андреевский сходил в церковь, помолился, а затем в присутствии городничего Ивана фон Швейгофера, судьи Николая Оловянникова и коллеги Василия Жуковского начал процедуру.

— Андреевский взял выделения из язвы больного, смочил шелковую ниточку, сделал себе в области локтя надрез, эту ниточку туда приложил и замотал, — описывает заведующий музеем Николай Алексеев. — Заболел Андреевский достаточно тяжело. Поначалу он сам описывал свое состояние, а когда он уже не мог этого делать, описанием занимался Жуковский. Он же лечил Андреевского, помогал ему выздороветь. Андреевский, конечно, сильно рисковал. Он запросто мог умереть.

Однако коллега-лекарь Василий Жуковский не дал умереть Андреевскому.

— Лечили сибирскую язву припарками и примочками, кровопускание было в ходу — понятно, что антибиотиков тогда не было. Разного рода окуривания использовались, — рассказывает Николай Алексеев.

Тогда же появился сам термин «сибирская язва».

— В солдатской среде, кстати, это название существовало и прежде. Почему язва была сибирская? Первые случаи еще в начале XVIII века появились на Алтае, в Сибири, затем они переместились сюда, а впоследствии распространялись по всей Российской империи, — рассказывает заведующий музеем медицины. — В Челябинске болезнь особенно активно проявлялась. К тому же наши края в то время не называли Уралом, это была Западная Сибирь.

Слава о медицинском подвиге Андреевского пошла далеко не сразу. Это потом он получил ордена, признание, названный в его честь сквер, а поначалу продолжал трудиться в Челябинске лекарем.

— Андреевский написал отчет, описал технологию самозаражения, отправил в Санкт-Петербург. Отчет был большой, целая книга. Несколько лет он находился в некотором забвении, — объясняет Николай Алексеев. — А когда снова появились массовые случаи сибирской язвы, в том числе на Алтае, начальник Андреевского поднял этот отчет для того, чтобы его напечатали и распространили. Поскольку там было расписано, что нужно делать при сибирской язве. И тогда история с самозаражением стала известной. Это был один из первых случаев самозаражения врача инфекционным заболеванием.

Свой отчет о лечении сибирской язвы направлял и Василий Жуковский, и другие лекари. Впоследствии информация о болезни дополнялась, и Сенат выпустил подробные рекомендации.

— Особенно много было рекомендаций по животным. Если лошадь упала, то ее нужно было увезти и закопать на определенную глубину за городом. Сбрую, уздечку сжигали, — рассказывает Алексеев. — Животных, кстати, лечили очень интересно. Если корова заболевала, то ей протыкали висящую кожу под подбородком, вставляли палочку. Происходило нагноение, и считалось, что вместе с гноем болезнь выходит.

Особенно много внимания уделяли профилактике — только она могла помочь быстро купировать распространение болезни.

— Очень подробно было расписано в рекомендациях Сената, как нужно было поступать. Тогда впервые появились маски. Тряпочную маску нужно было смочить в дегте. Руки тоже обрабатывали дегтем, — рассказывает заведующий музеем медицины. — Если была павшая скотина, ее нельзя было трогать руками. Тащили баграми в яму, закапывали. Причем учитывали направление ветра — нужно было с подветренной стороны стоять. Очень подробно было всё расписано, в том числе на опыте Андреевского и Жуковского.

В Челябинске Андреевский проработал три года, затем вернулся в столицу.

— Когда Андреевский уехал в Санкт-Петербург, он работал в Министерстве финансов, в медицинской коллегии [Сената], был одним из первых организаторов медико-хирургической академии Санкт-Петербурга. Более того, он был поначалу финансовым директором этой академии. Затем уехал губернатором в Астрахань, — рассказывает Николай Алексеев. — В Астрахани есть портреты всех губернаторов, но портрета Андреевского не существует. В медико-хирургической академии портрета не существует. Он был очень скромным человеком, больших капиталов не наживал. Когда умер, то оставил жене в наследство только посуду, столовые приборы.

А вот детей у супругов не было, поэтому прямых потомков у Андреевского не осталось.

После изучения архивов и воспоминаний Николаю Алексееву удалось составить достаточно подробный портрет Андреевского, в том числе о челябинском периоде жизни. Сильно помогли в этом мемуары Григория Винского.

— Винский был военным человеком, который в Санкт-Петербурге оказался причастен к краже денег, и его лишили всех званий, сослали в Оренбургскую губернию. Жил он в Уфе, — рассказывает заведующий музеем медицины. — Андреевский однажды приехал в Уфу знакомиться с доктором Занденом — главным врачом в Оренбургской губернии. Заодно познакомился с Винским, поскольку тот болел. Андреевский предложил Винскому поехать с ним: «Я тебя подлечу».

Средств на путешествие до Челябинска и устройство в новом городе у Винского не было, но ему предложили неожиданную помощь.

— В то время в Уфе был полковник Мансуров — он руководил вторым батальоном, который стоял в округе Челябинска. Мансуров вместе с Андреевским и приехал, — рассказывает Николай Алексеев. — Мансуров предложил Винскому поехать с ними, жить у него. И Винский приехал.

В Челябинске Винский провел три месяца, всё это время его здоровьем занимался лекарь Андреевский.

— Лечил его Андреевский от очень простой русской болезни — алкоголизма. И вылечил, — рассказывает Николай Алексеей. — Винский написал воспоминания о своей ссылке и о знакомстве с Андреевским. Мы оттуда очень много почерпнули. Об Андреевском Винский пишет в самых восторженных тонах: «человеколюбивый», «благодушный», «грамотный врач». До конца жизни они дружили с Андреевским.

Кстати, Андреевский — не настоящая фамилия лекаря.

— Его настоящая фамилия — Прокопович. И у него был брат Яков Семенович, который тоже работал в таможне в наших краях — в Оренбурге, в Троицке. Потом брат уехал к себе на родину, в город Нежин, — рассказывает Николай Алексеев. — Была такая знаменитая Нежинская гимназия, где учился Николай Васильевич Яновский. Туда же поступил сын Якова Семеновича Прокоповича. Они вместе с Яновским учились, стали друзьями до конца жизни. А Яновский — это Гоголь. То есть племянник Андреевского был лучшим другом Гоголя, издавал его книги, занимался его биографией, они вели переписку друг с другом всю жизнь.

Василий Жуковский, в отличие от коллеги, из Челябинска так и не уехал. Женился на местной девушке, которая родила от него 16 детей (трое из них умерли во младенчестве), и остался работать лекарем. Ведь нужно же было кому-то лечить челябинцев и следить за сибирской язвой.

— После того как более-менее разобрались с сибирской язвой, Василий Григорьевич Жуковский поступил к полковнику Мансурову лекарем во второй батальон. Прослужил пять лет, получил звание штаб-лекаря, а тогда получить штаб-лекаря можно было, только пройдя военную службу. И в 1792 году Жуковского назначили уездным врачом города Челябинска, — рассказывает о карьерном пути лекаря Николай Алексеев.

Через пять лет работы Жуковский получил новую должность — практически министерскую.

— В 1796 году Екатерина II умерла, императором стал Павел, и он провел реформу — во всех губерниях были образованы врачебные управы. Оренбургская врачебная управа — это по сути современное министерство, которое управляет всей медициной области, — объясняет Николай Алексеев. — Жуковского в 1797 году назначили оператором врачебной управы. В качестве оператора он проработал больше 20 лет. Кто такой оператор? Он был связан с хирургией, с операциями. Плюс его обязывали следить за сибирской язвой, поскольку Жуковский был самый квалифицированный специалист по этой теме.

Начав работать во врачебной управе, Жуковский построил себе большой дом с мезонином возле Миасса.

— Этот дом, кстати, поначалу считался не основным. Основной дом был в глубине. А потом дом с мезонином надстроили, сделали основным, а большой дом в глубине снесли, — рассказывает Николай Алексеев. — За ним еще была большая изба для прислуги. У Жуковского было достаточно много дворовых людей. Как у оператора у него зарплата была 600 рублей в год плюс доплаты за замещение, когда он был врачом в Троицке. И награждали Жуковского нередко. Он был небедный, мог содержать большую семью и дворовых.

Жуковскому и его семье Челябинск во многом обязан появлением настоящей больницы. Именно он в 1828 году давал пояснения городской думе, что необходимо для полноценного лазарета. Устроить Василий Григорьевич предлагал 5 коек для военных, 5 для проходящих через город команд и еще 5 для горожан. Для каждого больного требовались халаты, колпаки, кровати и тюфяки.

— Правда, дума не согласилась. Он просил 15 коек, дали только 10, — рассказывает заведующий музеем медицины Николай Алексеев. — Потом, в 1835 году, была построена новая больница. Жуковский вместе с городничим были ответственными за это дело. Собирали деньги, следили за стройкой. Причем Василий Григорьевич собрал самую большую сумму, потому что он пользовался большим уважением.

Новую больницу построили в центре — на том месте, где сейчас стоит памятник Прокофьеву, напротив филармонии.

Активно помогал строительству и сын Василия Жуковского.

— Николай Васильевич Жуковский получил домашнее образование. Отец учил его самостоятельно, даже пытался лекарским учеником пристроить возле себя, но, видно, не лежала душа. И Николай Васильевич начал выполнять административно-гражданскую работу, — рассказывает Николай Алексеев. — В конечном итоге он стал губернатором Оренбургской губернии в 1833 году и очень помог Василию Григорьевичу построить новое здание больницы в 1835 году. Николай Васильевич сделал первое пожертвование. Потом он был губернатором Калужской губернии. А жизнь он закончил сенатором в Санкт-Петербурге, там же похоронен.

Сенатором был и второй сын Жуковского — Григорий Васильевич.

— Он получил уже не домашнее обучение, а военное образование. Стал сначала атаманом оренбургского казачьего войска, генералом. Участвовал в подавлении польского восстания, получил ранение в руку и приехал в Челябинск к отцу, выздоравливал, — рассказывает заведующий музеем медицины. — Затем участвовал в Крымской войне и по ее окончании был назначен губернатором Таврической губернии, то есть Крыма. Больше 15 лет он был губернатором Таврической губернии. Очень положительные отзывы о Григории Васильевиче были в свое время написаны родным братом Достоевского. Он был архитектором, приехал в Таврическую губернию, и Григорий Васильевич ему очень сильно помог. Григорий Жуковский после того, как перестал быть губернатором, стал сенатором в Санкт-Петербурге, там же похоронен.

Третий сын Жуковского — Иван Васильевич — из Челябинска по примеру отца не уезжал.

— Иван Васильевич был городничим в Челябинске, чиновником по особым поручениям при губернаторе Оренбургской области, помогал отцу, — рассказывает Николай Алексеев.

Василий Жуковский работал в больнице до 1837 года, а затем подал рапорт об увольнении — ему тогда было 75 лет. Еще через три года лекарь скончался. Его дело в больнице поначалу продолжал зять, затем со временем сформировалась команда.

— Василий Григорьевич на тот момент — на начало XIX века — был, можно сказать, самым титулованным человеком в Челябинске. Он имел чин статского советника к 1830 году. Это почти штатский генерал, и в какой-то момент он был единственный статский советник в городе, — рассказывает Николай Алексеев.

Заведующий музеем медицины сейчас занимается поиском потомков челябинского лекаря.

— Пять дочерей Жуковского выходили замуж в Челябинске, потом некоторые уехали. Я пока дошел до 1880 года. Хочется вывести на современность, — рассказывает Николай Алексеев. — У младшего сына Жуковского, Ивана, была дочь, которая вышла замуж за Гурвича — это очень известный человек в Оренбургской губернии. Он был врач по образованию, а еще историк, статист, издатель. От него потомки дошли до ленинградской актрисы Домбровской, ее творческий псевдоним — Жуковская. Это 1970-е годы. Что дальше, не могу найти концов.

Именем Степана Андреевского назвали сквер в центре Челябинска, где установлен памятник врачам, спасающим пациентов с ковидом.